OpenSpace.ru пишет: Что корреспонденты и редакторы, которые работают или работали в прокремлевских СМИ, думают о редакционной политике своих изданий? Можно ли, не увольняясь, противостоять цензуре? С сотрудниками официозных медиа поговорила ПОЛИНА БЫХОВСКАЯ. Симптоматично, что почти никто из согласившихся на интервью не решился раскрыть свое имя.
НТВ
Когда ты говоришь «телеканал», ты подразумеваешь общность людей. Но никакой общности нет, есть разнонаправленные интересы. Есть руководство, которое хочет прикрыть свою жопу, есть журналисты-чиновники, а есть партизаны, как мы, которых терпят только потому, что мы умеем делать интересно. А руководству очень важны рейтинги.
Еженедельная летучка у Суркова — не секрет, но лично я свечку не держал. Генеральный директор НТВ Владимир Кулистиков отсматривает все сюжеты нашей программы и может снять любой материал. Иногда выбраковывает полпрограммы. Какие-то темы мы просто не снимаем. Не проходят материалы, связанные с Чечней, скандальные истории с Росмолодежью и Якеменко. Кроме того, любой министр может позвонить Путину, и сюжет снимут.
Это нормальная практика, с этим сделать ничего нельзя. Можно только закрыть программу, как это сделал господин Колесников. Но Колесников — корреспондент «Коммерсанта», главред журнала «Русский пионер». А у меня только эта работа. Мы имеем не очень здоровую ситуацию, когда индустрии фактически нет, каждый может в любой момент вылететь с работы с запретом на профессию. Парфенов — тому пример. Поэтому очень высокий уровень самоцензуры. Все чего-то боятся.
В этих условиях надо просто делать свою работу: развлекать и доносить до людей информацию. Телевизор смотрят люди, ассоциировать с которыми себя сложно. Но их в России — большинство. К широкополосному интернету у нас подсоединены всего 19 млн домохозяйств. Это значит, что остальные получают информацию только из телевизора. В этой ситуации пытаешься рассказать о том, что происходит, но делаешь это максимально иносказательно. Эзопов язык сейчас — единственно возможный выход. То, что нельзя говорить напрямую, можно сказать даже не подтекстом, а третьим дном.
Это партизанщина. Парадокс в том, что чем лучше ты делаешь свою работу, тем больше ты рискуешь. Я работаю по принципу «делай что можешь и будь что будет». Нас не заставляют говорить, что черное — это белое. Но мы можем назвать черное черным и за это вылететь. Самое крамольное, что сейчас можно сделать на ТВ, — это простым человеческим языком описать ту ситуацию, которая есть. И мы стараемся это делать. Можно голосовать ногами, как Колесников, — но тогда ты вообще ничего не сделаешь.
Всю эту заказуху про «банду ЮКОСа», «Дело в кепке» и недавнюю программу про «Голос» снимают люди из дирекции правового вещания. Репутацию канала они, конечно, испортили, но на самом деле можно их пожалеть. Нам все время приходится доказывать, что мы не то НТВ, а какое-то другое.
НТВ
Важно понимать технологию: даже если какой-то сюжет надо снять с эфира, технически это происходит не сразу. Есть эфирный сервер, в котором может что-то заглючить, и сюжет все равно выйдет в эфир.
На НТВ начальство отсматривает только первую орбиту (выпуск на Дальнем Востоке, всего орбит пять), и если сюжет не устраивает, его убирают. Незначительные правки вносятся в половину сюжетов. Иногда я специально вставляю «копытца дьявола» — какую-нибудь фразу, которую точно вырежут и не заметят более мелкие. Но иногда и их оставляют. Это как погода.
Если сюжет попал на первую орбиту, а потом снят, его можно выложить в интернет. Получается, что в московских выпусках цензуры больше, чем во Владивостоке. К Москве больше внимания, потому что столичные выпуски смотрит администрация президента. Но это тоже абсурд, потому что «Телемаркер» пишет и сохраняет все выпуски со всех орбит.
Внятных правил игры никаких нет. Что-то можно отбить, а темы, которые до этого можно было освещать, могут попасть под запрет. Например, недавно снималась программа «НТВшники», где главным спикером была Ксюша Собчак. Но после истории с устрицами и Якеменко «НТВшникам» было предписано Собчак вырезать. Это нетривиальная задача для режиссера монтажа, но решаемая.
Под запретом оказался приговор «педофилу» Макарову. Якобы потому, что тему с педофилами инициировал Медведев, а по Макарову не удалось собрать нормальную доказательную базу. И чтобы Медведева таким образом не дискредитировать, тему замолчали. Якобы по звонку самого Медведева. Год назад сняли из эфира сюжет про то, как мальчик погиб в «скорой»: по закону его не могли принять в ближайшей больнице. Тогда, по слухам, Голикова позвонила Путину. Да, это звучит странно, что президент и премьер звонят руководству телеканала, чтобы какой-то семиминутный сюжет не показали в новостях. Я свечку не держал, но звучит правдоподобно.
В отличие от либеральных телеканалов, например «Дождя», мы можем позволить себе делать качественную репортажную журналистику. У нас есть бюджеты на командировки и достаточно людей. Кроме того, я думаю про аудиторию: надо что-то делать с этими миллионами молчащего большинства. Если до нескольких тысяч что-то дошло, это результат.
Я работаю так, будто цензуры нет, и знаю меру компромисса. Если в моей передаче появится откровенная заказуха, я умываю руки. И оставляю за собой право сделать это публично.
Интернет-газета «Взгляд»
Во «Взгляд» меня позвал друг. Он сказал, что откровенную пропаганду мне писать не придется, но предупредил, что заметки могут править. В итоге я проработал там всего несколько месяцев.
Нет, давления на меня не было. Некоторые темы не проходили, но в целом я работал так же, как и до этого. Однажды я взял интервью у прокремлевского политолога о прогнозе развития политической ситуации в стране. Я задал ему несколько острых вопросов, в том числе — влияет ли электорат на политические процессы. А когда интервью опубликовали на сайте, вопрос звучал так: «Правда ли народ по-прежнему доверяет "Единой России"?». Потом случились пожары, и меня попросили написать текст о том, как один губернатор-коммунист выделил недостаточно денег для строительства жилья погорельцам. Я зашел на сайт «Единой России» и увидел, что некоторые губернаторы-единороссы вложили еще меньше денег! Я не проводил никакого специального журналистского расследования, это было прямо на сайте. Я вставил этот факт в текст, а потом это вырезали. После этого случая я уволился.
Самое странное, что правки внес именно тот редактор, который звал меня на работу. Он крепкий профессионал с хорошей репутацией и большим опытом работы. Не знаю, что он хотел доказать.
Вообще мне кажется, что мы беспокоимся о благополучии «Единой России» больше, чем они сами. Я не оппозиционный журналист, мне просто важно, чтобы информация была объективной. И мне важно, под чем ставить свою фамилию. Кстати, я все свои тексты во «Взгляде» подписывал псевдонимом.
Телеканал «Звезда»
Я работал на «Звезде» примерно год и несколько месяцев назад оттуда уволился. Я стал скорее не жертвой цензуры, а жертвой жадности – просто люди на «Звезде» пилят бабло чуть наглей, чем на других каналах. И скандал случился именно из-за денег – они хотели меня уволить без выходного и чтоб я отдал им зарплату за последний месяц, но это, повторюсь, скорее говорит о глупости и жадности. Из цензурного у меня была только фраза замгендира «Звезды» на самом первом собрании новой программы: «Не надо сильно ругать государство за его же деньги». Самым первым, который я стал снимать на «Звезде», был материал под кодовым названием «Офисный тоталитаризм», и мы с продюсером жопу себе порвали, чтобы заполучить съемки в офисе некоего Бойко и его синхрон, думаю, его фамилия тебе известна – православный самодур, чье молочко пили на известной фотке Путин с Медведём («Рузское молоко»). У него на работе везде висят кресты над рабочими местами сотрудников, и если они (сотрудники) женаты, они должны венчаться в обязательном порядке; за аборты увольняют. Мы добились съемок, на это ушла где-то неделя, Бойко был хорош и православен, я радостно вставил этот эпизод в сюжет – и его увидел только Владивосток; после того как он прошел по орбитам, мне было сказано, что господина Бойко трогать не надо, так как он «слишком одиозная фигура» (конец цитаты). У меня есть знакомый, который, работая в региональных новостях, в своем личном ЖЖ описал события, которые были в его сюжете, несколько иначе, с упоминанием губернатора, кажется, – и его уволили.
«Российская газета»
В моем отделе все не так плохо, как кажется. Цензура есть, но она не прямая. Мы стараемся не писать на те темы, точка зрения по которым не совпадает с официальной. Если это политика, здесь все сложнее. На системную оппозицию не наезжают, но и не хвалят. Про несистемную оппозицию просто не пишут. Нелицеприятные вещи замалчиваются.
У нас есть заказные материалы, я не знаю, оплачены они или нет. Например, пермского губернатора Чиркунова мочили. Их очень легко можно вычислить по фамилиям авторов: они подписаны именами, которых больше не найдешь в газете. Кроме того, эти материалы отличаются версткой, и в интернет они, как правило, не идут.
Я к этому, естественно, плохо отношусь. Я стараюсь на это влиять, общаясь со своим редактором. Можно сказать, что я пытаюсь изменить систему изнутри. Но это минимальные подвижки, они ничего не изменят. И это грустно.
Иногда моим коллегам удается что-то «протащить». Например, про протесты в Белоруссии мы написали так, будто поддерживаем оппозиционеров. Естественно, в самих текстах прямой оценки не было. Просто журналисты брали комментарии исключительно у оппозиционеров и освещали только их действия. И был один комментарий у российского оппозиционера.
Состав редакции специфический — это в основном немолодые люди и, как мне кажется, разочаровавшиеся в жизни. Меньшинство людей поддерживают «Единую Россию». При этом они не верят в оппозицию. Больше всего индифферентных людей, далеких от сопереживания происходящему в стране.
Я часто думаю о том, чтобы поменять место работы. Но моя редакция мне много дала в профессиональном плане, и мне есть здесь куда развиваться.
Первый канал
Я бы не хотел говорить о цензуре на моем телеканале. Политическими новостями у нас занимаются отдельные люди, которые ни с кем в редакции не общаются.
Катерина Овсянникова, продюсер программы «Время», Первый канал
Я работаю в программе «Время» полтора месяца, до этого была редактором программы «Пусть говорят».
Если бы мои взгляды не совпадали с политикой канала, я бы пошла в другое место. Когда я начала работать в «Пусть говорят», я понимала, что это будут остросоциальные темы, неудобные, на которые люди стесняются говорить. Но раз программу смотрят, значит, она нужна. Когда приходили стажеры, первый вопрос, который им задавали, был: «Вы смотрели эту программу?». И многие отвечали, что нет.
На «Пусть говорят» учат быть человеком, а не только журналистом. Важно понимать, что герои — это люди и после программы у них жизнь продолжится. Для них поездка на ТВ — это что-то невообразимое. Им важно, что о них подумают и что посоветуют. У них вся жизнь после программы меняется! Многие непрофессиональные коллеги из бульварных газет укрепляют мысль в том, что ТВ готово оболгать людей и никому они потом не нужны. Это не так, я общаюсь со многими героями до сих пор, добавляю их в соцсетях. Люди благодарят нас.
Цензура есть, и она есть на всех каналах. Задача журналистов — отслеживать всю информацию и отбирать действительно важное. Фильтрация эфира — не в моей компетенции. Я приношу материал руководству, и если он интересный, значимый, его снимают корреспонденты и потом ставят в эфир. Например, про материнский капитал. Если люди стали мало рожать, им дают деньги на второго ребенка. Это очень важно, особенно в регионах.
Russia Today
Телеканал был создан как ответ иностранным СМИ, которые очерняли то, что происходит в России. Они говорили, что мы козлы и что по Красной площади медведи ходят. Наш телеканал рассказывает правду о России всему миру, что мы думаем о тех или иных событиях. При этом у нас, конечно, приоритет официальной позиции.
Уровень независимости у Russia Today выше, чем у Первого канала. У нас уравновешенный подход к освещению событий. Мы, разумеется, снимаем и акции оппозиции, но нам важен масштаб. Про 31 число мы не будем снимать, во-первых, потому что надоело, а во-вторых, потому что там мало народа собирается. Если случится революция, мы обязательно снимем. У нас есть такая шутка: сколько русских должно умереть, чтобы мы про это сняли, — трое, сколько европейцев — 10—30, сколько арабов — 20—40, сколько китайцев — не меньше сорока.
Мы ответственно подходим к выбору фактов: если РИА «Новости» опубликует информацию, что в этом году собрали 300 тонн зерна, а какой-нибудь ушибленный на голову оппозиционер — что 100 тонн, мы, конечно, поставим цифры РИА.
Лучшая пропаганда — это информирование. Если ты будешь тупо гнать пропаганду, тебе никто не поверит. Наша задача — показать другую сторону истории. Те факты, которые CNN и BBC умалчивают. Например, когда в Нью-Йорке тысячи вышли на Уолл-стрит, под носом у CNN, они проигнорировали — потому что их телеканалы принадлежат тому самому 1%, корпорациям, против которых бастовали в Нью-Йорке. У нас, слава богу, власть избираема. Про вбросы на последних выборах — информация не доказана. Да, я думаю, что фальсификация была, но небольшая: честные 40% у «Едра» есть. В любом случае выборы — это игры высших сил, и мы доподлинно никогда об этом не узнаем.
Идти на компромисс со своей совестью приходится часто. Я, например, люблю подцепить Запад, но редакции это зачастую кажется слишком жестким. И не пиши мое имя: мне грозит повышение, мало ли, руководству не понравится.
Анастасия Кашеварова, редактор отдела политики Life News
Мне 23 года. В журналистику я попала в 17 лет с подачи Жириновского — работала у него в штабе. Последние три года работаю в Life. У нашей редакции четкая позиция: мы не пишем плохо про президента, премьера и патриарха. Это то, что влияет на благополучие государства. Журналист может всего не знать, и его критика в адрес власти может привести к конфликтам и даже к войне. Постоянная негативная оценка может привести к тому, что авторитет главы государства на международной арене снизится — а за ним и авторитет страны.
Я не понимаю, зачем ругать президента, которого ты сам выбрал. Я на всех выборах голосовала за Медведева и Путина. Даже если на выборах и бывают фальсификации, то не больше 10%. Я это говорю как человек, сведущий в политике. Нет никого, кто мог бы сейчас составить конкуренцию Путину. Навальный, который в интернете гадости пишет, — это «собака лает, караван идет».
Единственное, по какому вопросу я не совсем согласна, — увольнение Кудрина. Он настоящий человек и не мог не высказать свое мнение. Но он не должен был критиковать политику Путина. Жаль, что он ушел. Они могли договориться, но не договорились. Это их дело.
Когда я набираю сотрудников в отдел, для меня важно, чтобы у них было свое мнение. Но если это критика в адрес Путина и Медведева, она должна быть основана на фактах.
Если в мои руки попадут документы, которые будут доказывать, что Путин совершил преступление, я буду разбираться, что это за документ и откуда. Мы каждый документ обсуждаем с Арамом Ашотовичем [Габреляновым] и решаем, публиковать его или нет. В этом случае, мне кажется, важнее спасти жизни миллионов, чем сотен человек. То есть мы бы не стали публиковать или как-то красиво все обыграли в тексте. Мы патриоты, а не заказушники.
Смысл работы журналиста для меня — изменить мир к лучшему, показать правду, но не ущемлять при этом интересы государства. Вопрос правдивости для меня на втором месте после безопасности государства. Вторая мотивация — это эго: ты можешь влиять на ход истории.
Григорий Охотин, бывший редактор ИноСМИ, РИА «Новости»
Я уволился после того, как дали указание не переводить критические материалы о Путине и Медведеве. Или переводить, но ставить не на первую полосу. С РИА «Новости» я сейчас никак не общаюсь. Видел только их пресс-релиз о том, что они готовят ко мне иск о защите деловой репутации. Мои юристы из «Фонда защиты гласности» советуют мне говорить, что я имел право высказывать свое мнение о том, что в редакции есть цензура. Это мое мнение, подчеркиваю.
Я не боюсь за свою репутацию, пусть меня считают скандалистом. Но я, по крайней мере, могу открыто смотреть им в глаза.
Когда я устраивался в РИА, я, конечно, предполагал, что будет цензура. Но за 10 месяцев моей работы ничего такого не было. Буквально за день до того, как я уволился, я хвастался друзьям из либеральных СМИ, что нет никаких проблем. Зря хвастался.
Мое мнение — цензуры не существует вообще. Я общался со знакомыми журналистами, и меня поразил тот страх, который есть у них. Я понимаю взрослых людей, у которых есть дети, им есть что терять. Но когда тебе 20—30 лет и ты живешь в Москве, работу можно найти за три дня. Не обязательно работать журналистом.
No comments:
Post a Comment